Реанимация чувств [= День за ночь ] - Ирина Степановская

– Хочу, чтобы вы выбрали то, что вам нравится! – сказал Азарцев.

– Ох! Здесь так много цветов! – растерялась Тина.

– Выбирайте любимые!

– Я не могу, это трудно! – она секунду подумала и решилась. – Ну, можно мне какую-нибудь розу из тех? – Она показала на вазу, в которой широко раскинулся роскошный букет из белых и бледно-розовых роз. Муж дарил ей розы. Всегда розы и только розы. Мысли ее вновь побежали по кругу, как цирковая лошадка или машина на ралли в Брешии.

Продавец, мужчина средних лет в тюбетейке, услужливо придвинул к ней вазу.

– Пусть дама укажет, – сказал он.

– Любую. Они все одинаково хороши.

Все-таки Тина осторожно показала пальцем на ту, которая показалась ей самой большой и красивой. Розу тут же упаковали в прозрачный целлофановый футляр с золотым обрезом. Тина улыбнулась Азарцеву. Белая роза очень ей шла.

– Минутку! – остановил ее спутник человека в тюбетейке. – Боюсь, Валентина Николаевна, вы себя не знаете! Роза, конечно, очень хороша, но, на мой взгляд, вам подходят совсем другие цветы.

Тина смотрела на него, не понимая.

– Мне довольно! Зачем еще?

Но Азарцев внимательным и серьезным взглядом методично обшаривал весь цветник, а человек в тюбетейке, предвкушая хорошую выручку, поворачивал перед ним вазы с цветами. Наконец Азарцев нашел то, что искал. Еле заметным движением он указал продавцу на цветы, незаметно стоявшие в сторонке. Тот мгновенно понял Азарцева.

– О! У господина прекрасный вкус, – забормотал он, доставая охапку. – Это самые изысканные экземпляры из всех, что вы могли бы достать в Москве.

Тина изумленно перевела взгляд на Азарцева. Как он смог за такое короткое время понять, что она собой представляет на самом деле? Ведь цветы, что он выбрал для нее, могли бы быть символом ее жизни. Только сейчас она это поняла.

Перед ней были ирисы. Не примитивные, с короткими стеблями и тремя толстыми сине-фиолетовыми лепестками, что время от времени продаются во всех цветочных киосках у метро. Перед ней были королевские ирисы. Темные, медовые, с тонкими золотистыми прожилками и нежным бархатным ворсом на лепестках. Попадались среди них и нежно-лиловые и бледно-голубые с бутонами, сложенными в виде куполов восточных мечетей, и с нижними лепестками, изогнутыми, словно пенистые гребни высоких волн. У цветов были тонкие, длинные стебли и нежные мягкие листья, изгибами повторяющие форму лепестков.

Валентина Николаевна ахнула. Это были точно такие же ирисы, что изображены на стенках ее шкафов в гостиной! Она и не думала, что такие цветы бывают на самом деле, они казались лишь фантазией Серебряного века. Неброские, легчайшие на вид создания, потерянные в общей массе цветов. Нестойкие, молчаливые, не приспособленные к борьбе. Но как же нежен был их еле уловимый аромат, как непередаваемо изысканна красота!

Она взяла в руки букет.

Тина была не очень светлой блондинкой. Ее одежда – черное платье, черное пальто, желто-зеленая косынка на плечах – создавали фон. А сами ирисы подходили ее лицу так же органично, как будто это были лица ее детей, только прилетевших откуда-то из другой галактики.

Продавец в тюбетейке восхищенно прищелкнул языком.

– С вас бы картину писать! – заметил Азарцев, расплачиваясь. – Типа "Дама с горностаем". Или, в крайнем случае, сфотографировать для модного журнала.

– Не надо их упаковывать, – попросила Тина продавца. – Я хочу вдыхать их аромат.

– Мы сейчас поставим их в вазу, – Азарцев помог ей снять пальто, взял под руку и повел в большой зал. Тина вошла и в нерешительности остановилась.

Перед ней открылся кусочек восточной улицы. Дома, сады, мечеть с двумя минаретами были так искусно нарисованы на стенах, что создавали почти полную иллюзию города. В центре зала раскинулся квадратный пруд с лебедями, мраморными ступенями, ведущими к воде, и с низкими ажурными парапетами. Прямо из пола поднимались кадки с цветущим миндалем. То, что деревца искусственные, Тина догадалась не с первого раза. Потолок был стеклянным. Несмотря на то что в Москве почти наступила ночь, голубое искусственное небо было залито весенним солнцем, и в зале было светло, словно от утреннего апрельского солнца где-нибудь в Ташкенте или в Бомбее. Прямо на улице стояли жаровни. Горящие, облитые чем-то ароматным дрова давали достаточно жара, чтобы приготовить в медных казанах золотистый плов. Уже потом Азарцев объяснил Тине, что в потолке спрятаны мощные вытяжки, чтобы посетители и работники не чувствовали дыма. Вдалеке, но все равно на глазах у публики находилась собственно кухня, где на цепях в полумраке висели огромные котлы, а над ними поднимался ароматный пряный пар. Столики стояли полукругом, как бы на берегу пруда, в котором плавали настоящие лебеди.

Валентина Николаевна не верила своим глазам. В центре Москвы – такое чудо! Как здорово изменилась жизнь. И как она сама оказалась далеко от этой жизни! А уж ее реанимационное отделение… и говорить нечего.

К Азарцеву подошел человек, высокий, наголо бритый и респектабельный настолько, насколько может быть респектабелен распорядитель такого заведения. Белоснежная атласная бабочка сияла у него под подбородком, ниже матово чернел великолепный смокинг. Азарцев в своем сером джемпере выглядел по сравнению с ним простовато. Мэтр вежливо наклонил в приветствии голову, Азарцев протянул руку, тот с уважением и долей почтительности пожал ее и повел гостей на прекрасное место. Столик располагался недалеко от центра, в среднем ряду, под веточками цветущего дерева. В двух шагах перед ними расстилалась водная гладь. Если бы лебедь подплыл к ним поближе, Валентина Николаевна, не размахиваясь, могла угостить его корочкой хлеба.

– Я к вашим услугам, – сказал мэтр. Небрежным взмахом он отдал приказание официанту, одновременно давая понять, что эта пара – его личные гости. Через секунду официант возник перед ними с наполненной водой вазой. Тина опустила в нее цветы, и они смотрелись изысканно и небрежно, но вместе с тем так естественно, будто над букетом работал опытный флорист. Розу она положила на стол рядом.

– Здесь безупречно все, – сказал Азарцев Тине, – и кюфта-шурпа, и лагман, и кебаб, но плов, доверьтесь мне еще раз, выше всяких похвал.

– Тогда, конечно, плов, – согласилась Тина. Она почувствовала, что голодна просто ужасно. Ведь за день она почти ничего не ела, если не считать утреннего сыра, символической трапезы на дне рождения и кусочка котлеты, разделенной с Чарли.

– И вино, – сказал Азарцев. – Из моих запасов. Фанагорийское, красное.

Мэтр опять поклонился, повернулся и удалился с редким достоинством, без суеты и подобострастия. По его виду можно было понять, что все будет сделано в лучшем виде. Однако что-то в его лице показалось Валентине Николаевне странным.

– У вас свои винные погреба? – спросила она Азарцева.

– Как у Жерара Депардье, – засмеялся он. – А если серьезно, в процветание этого ресторана и я внес свою скромную лепту.